аэродроме мои близкие друзья откровенно говорили мне, что я выгляжу старше своих сорока, что у меня много седых волос, и полушутя-полусерьезно советовали мне снять груз забот, воспользоваться «академическим курортом» и восстановить свои возрастные кондиции.

За моими ранними сединами стояла нелегкая жизнь. Последние десять лет вместили у меня многое: напряженную учебу в Военно-политической академии, активное участие в советско-финляндской войне, всю Великую Отечественную войну, войну с Японией на Дальнем Востоке.

В эти размышления вплеталось, конечно, чувство горячей радости от сознания, что мы летим на Родину, что мне предстоит учиться в самом авторитетном высшем военном учебном заведении, о котором я мог только мечтать. Но радость вновь и вновь отступала перед неизведанной пока что грустью, перед ощущением какой-то невозвратимой потери.

В 39-й я воевал и продолжал служить, в общей сложности, около пяти лет — вначале в должности комиссара 183-й стрелковой дивизии, а с августа 1942 года по февраль 1947 года членом Военного совета армии, пройдя боевой путь от Ржева до Кенигсберга на западе и от Монгольской Народной Республики до Порт-Артура на востоке.

Как и все наши воины, я горжусь боевыми делами своего объединения. В годы Великой Отечественной войны они получили высокую оценку от высшего командования. Маршал Советского Союза А. М. Василевский в своей книге «Дело всей жизни» вспоминает, что когда Верховный Главнокомандующий поручил ему подобрать две-три лучшие армии для участия в Дальневосточной кампании, то среди них Александр Михайлович сразу же назвал 39-ю. После капитуляции Японии именно на нас пал выбор представлять в Порт-Артуре Красную Армию в соответствии с советско-китайским договором от 14 августа 1945 года.

Эту свою ответственную миссию армия выполняла вплоть до 1955 года, когда по решению правительств СССР и КНР ее соединения и части были выведены на Родину.

В течение десятилетнего пребывания на Гуаньдуне армия надежно обеспечивала оборону Порт-Артура, оказала значительное содействие местному китайскому населению в ликвидации последствий японского колониального господства и в строительстве начал новой жизни. Всем, чем могли, мои сослуживцы помогали китайским революционным частям в самый тяжелый для них период борьбы с чанкайшистскими войсками.

Мне безусловно повезло, что моя служба проходила в сплоченном и боеспособном коллективе, вместе с замечательными командными и политическими кадрами.

Командующими армией, моими боевыми спутниками в разные периоды времени были хорошо известные в Красной Армии военачальники, талантливые генералы А. И. Зыгин, Н. Э. Берзарин, И. И. Людников. По своему характеру, боевому опыту, военной подготовке это были разные люди, но их объединяли такие черты, как высокое профессиональное мастерство, умение управлять войсками, чувство большой ответственности перед Родиной в защите ее от агрессоров.

Постоянное общение и совместная работа с этими людьми обогатили меня не только как члена Военного совета, но и как коммуниста, как человека.

В самой армии, в ходе проведенных ею сражений, воспитывались преданные делу, грамотные командиры частей и соединений, начальники политорганов, офицеры штабов и служб. Именно это составляло, как уже отмечалось выше, первоочередную заботу Военного совета, опиравшегося на штаб и политотдел армии, которым — хочу это подчеркнуть — принадлежит большая заслуга в создании атмосферы сплоченности, отличавшей наш офицерский состав.

Разумеется, во время того перелета на Родину у меня еще и предположения не рождалось, что узы этой сплоченности выдержат испытания временем, расстоянием, разницей в последующих судьбах моих сослуживцев, в том числе и тех, кто провожал меня в Дальнем. Но вышло именно так. И в первые послевоенные годы, и десятилетия спустя, когда жизнь разметала нас по разным местам, мы сохраняли верность фронтовой дружбе и радовались каждой встрече.

Но это я говорю о том, что еще будет, а мои путевые размышления тогда не отрывались от былого.

Вспоминал я китайских товарищей. Хань Гуан на аэродроме взволнованно повторял слова благодарности за оказанную помощь, хотел, чтобы я в Москве помнил, как китайские друзья высоко ценят то, что было сделано и делается нами, советскими людьми, в интересах их народа. И я успел сказать ему, что буду всегда гордиться своим скромным вкладом в советско-китайскую дружбу.

Пока все эти воспоминания теснились в моей голове, самолет начал снижаться. Мы уже летели над заснеженными лесами и полями нашей земли, и вскоре второй пилот сообщил, что идем на посадку.

Перелет прошел удачно, и я радовался, что жена перенесла его терпеливо.

На аэродроме нас встретил заместитель начальника политуправления Приморского военного округа полковник К. И. Иванов. С ним мы были хорошо знакомы по Военнополитической академии, в которой вместе учились, а в последнее время неоднократно встречались в Порт-Артуре.

Всегда общительный и разговорчивый, он на этот раз не похож был на прежнего Иванова: выглядел растерянным, на мои вопросы, которые обычно задают при встрече, отвечал скупо. Когда мы приехали в гостиницу, Иванов сразу же ушел в политуправление, якобы для уточнения некоторых вопросов, связанных с моим делом. Предчувствуя недоброе, я попытался по телефону выяснить обстановку в штабе округа. Оказалось, что командующий маршал К. А. Мерецков находится в Москве, а руководящий состав штаба разъехался по войскам.

Наконец вернулся полковник Иванов. Он сообщил, что мой вызов на учебу отменен и мне приказано возвращаться в Порт-Артур и продолжать исполнять свои обязанности.

Для меня все это прозвучало громом с ясного неба. Иванову я смог только ответить, что произошло какое-то недоразумение и что из политуправления округа я попытаюсь выяснить, в чем тут дело.

Мне удалось связаться с начальником управления кадров Главного политического управления Б. И. Захаровым. От него я узнал, что маршал К. А. Мерецков доложил обо мне И. В. Сталину как о «незаменимом» в данной обстановке человеке и Сталин, всегда следивший за положением дел в Порт-Артуре, распорядился оставить меня на месте, не зная, конечно, что я уже оттуда выехал. Узнав, в каком я сейчас положении, Захаров с большим участием отнесся ко мне и уже через несколько часов сообщил по телефону, что министр Вооруженных Сил СССР Н. А. Булганин приказал мне в Порт-Артур не возвращаться и ждать дополнительных указаний.

Так в первых числах марта вместе со своей семьей я из Уссурийска отправился в дальний путь — в Москву. Поезд должен был по расписанию прибыть туда 15 марта. Это устраивало: в академию я должен явиться, согласно приказу, 17 марта.

В пути мы находились около 12 суток. И опять, как в 45-м, когда мы ехали в Монголию, я представлял себе, что получил внеплановый отпуск.

Но тогда у меня впереди была новая война, новые испытания, а теперь — даже верилось с трудом — учеба! Представить себе, какой она будет, я пока не